Оростотой (Тотой) Вахапова и я из одного рода яхшыходжа, поэтому она моя тётя (аджа). Увидев меня на пороге своей комнаты, Тотой-аджа сразу без предисловий и церемоний стала рассказывать:
— Вот сидела и думала: наш народ самый лучший. Без поддержки людей трудно выжить в этом мире. Когда сын служил в Афганистане, получила я однажды от него письмо, в котором Сейтфетдал писал, что ранен, лежит в госпитале в Самарканде. Сижу я дома в расстроенных чувствах, думаю, где взять денег на дорогу к сыну.
Заходит в гости Язай Сагандыков-голдаглы, из одного рода с моим мужем. Интересуется:
— О чём грустишь, енге?
— Как не грустить, слышал, наверное, сын мой в Афганистане, пишет, что ранен. А как я поеду, если денег нет (муж давно умер).
А Язай вмиг подбодрил меня:
— Не горюй, а пойдём-ка к нам.
Вместе отправились к нему домой, он достал 500 рублей и отдал мне. Но этого мало, на дорогу не хватит. Затем мы пошли к Халы Эреджеповой (ныне покойной). Она без лишних слов вручила 500 руб-лей. Язай поблагодарил женщину и поручился: «Если Тотой-енге не вернёт, я сам выплачу долг». После я всё вернула, но ведь они мне помогли в самый трудный для нашей семьи момент. Разве можно забыть об их участии?
Тогда со старшей дочерью Эшехан полетели на самолёте к сыну, да и на поезде ехали. Врать не стану, только на пароход не садились. Месяц жили в Узбекистане, ежедневно встречались с Сейтушем. После отбоя сына отпускали к нам, но ночевать не разрешали. Вернулись домой, а Сейтфетдал ещё долго оставался на лечении.
— А вы знали, куда он уезжает на службу? — спрашиваю у Тотой ача.
— Откуда мне знать-то было? — отвечает с сожалением. — Никто и не говорил. Прочитала в газете, что идёт война в Афганистане.
Почему я вдруг вспомнила об Афгане? Не так давно районная газета напечатала статью о Ёлдаше Манкаеве. Ёлдаш Манкаев, Шамалы Айдогдыев, Мечит — они с моим сыном служили вместе. Когда я уезжала в Самарканд, то Халы им гостинцы отправила — только что поступившие в магазин конфеты-батончики. Я разделила поровну, часть отдала сыну, часть оставила для Ёлдаша. Сейтфетдал пошёл к земляку, чтобы передать привет и гостинец из родимой сторонки, но … узнал горькую весть о гибели друга.
Знаешь, у меня трудная судьба была, вот только сейчас и начинаю жить: сын и невестка заботятся обо мне, есть 18 внуков, 23 правнука и ещё правнучка родилась недавно. Жаль только, что плохо вижу и слышу.
Мне было года два, когда мама Патмахан оставляла меня прямо на улице аула Башанты, а сама уходила на работу в колхоз. Не пойму, как коровы не забодали? Тогда же много животных бегало по улице, спасаясь от овода. Мы уроженцы аула Башанта, но родители пасли стадо в русском селе Толстовка. Мой отец Мегликеев Абдулкерим (Керим), мать Патмахан Куваняз-кызы. До 3-го класса училась я в Башанте, а вот в 4-й ходила в ауле Эдельбай, 6-7-й — в Летней Ставке. Моими учителями были отличные педагоги: русский язык преподавал Эскендер Ильясович, математику — Сеид Оракаевич, историю Джума Тойкеевич. Каждый считал, что я должна стать учительницей по его предмету. Но все мечты «разбила» война. Учителя ушли на фронт. А когда немцы вошли в Петровское, разбежались и мы по домам.
После войны три месяца училась на курсах механизаторов. Затем доверили мне штурвал трактора «СТЗ», на нём трудилась в колхозе, как и мои подруги Назлыхан Байкеева и Менархан Гулекеева. В ауле Эдельбай жила моя тётя Эшехан по материнской линии (мама Ораз Кулчарова), она ослепла, и мне пришлось ухаживать и за ней, и за её семьёй.
Работала в колхозе «Кзыл-Эскер» весовщицей. В то время встречалась с эдельбайским Халмухаметом (Халаем) Вахаповым. В молодые годы он заснул на поле среди высокой травы, тракторист Пётр Орлов не заметил и проехал трактором по его ноге. С тех пор хромал на одну ногу.
Будущий свёкор поехал к родителям в Толстовку сватать меня. Вместо калыма привёз полмешка муки и маленькую бочку вина. Папе не понравилось, что сват приехал с напитком, который у мусульман считается «харам». Но всё же благословил и дал своё согласие.
Мой муж был старшим ребёнком в большой семье (после него шли младшие братья и сёстры Султанахмет, Токтосултан (Токыш), Токтохан, Тотья, (Оросхан).
В конце войны свирепствовал голод, унёсший жизни многих. Не-счастье не обошло и наш дом. За кусок мяса свёкор Вахап Абдулаев и Курбандурды дая (дядя) сели в тюрьму. Я и Селиме — дочь дяди, добирались пешком в Благодарное, носили им передачки. Около 12 часов дня мы оказывались у ворот тюрьмы, и она беседовала с моим отцом, а я с её. Вечером, часов в пять, возвращались домой. Носили большой круглый хлеб и две пачки махорки.
Я, как и положено невестке по туркменской традиции, закрывала лицо от свёкра и не разговаривала с ним, называла отцом. Поэтому он, обращаясь к Селиме, сказал: «Пусть Тотой берёт за руку мужа и уходят из аула, иначе погибнут от голода».
Вернувшись домой, через людей передала отцу, что нужно встретиться. Он пришёл пешком за мной из Башанты. Мы обсудили совет свёкра и решили обратиться за помощью к руководителям аула Башанта.
На новом месте жительства в колхозе Атабаева мне предложили место заведующей избой-читальней. Я уговорила назначить вместо меня мужа, объяснив, что ему будет трудно работать в колхозе. Халай стал заведующим, я трудилась в колхозе.
Как-то раз пришла пешком из Эдельбая сестра моего мужа и пожаловалась на то, что их семья, в которой было четыре сестры, брат и мать Элифхан, голодает. Выход из ситуации видели только один — украсть ячмень в колхозе. Договорились с напарницами Акмаглай Хорошаевой, Зоре Чакировой, Дженетхан Толековой, моей тётей Апалай и совершили кражу. Что попалась, поняла, когда в бригаде появился уполномоченный с моим крохотным чемоданчиком, в котором прятала ячмень. После суда нас отправили в колонию. За 8 килограммов зерна дали каждой по 8 лет.
Там занимались заготовкой леса. Нас сопровождали конвоиры с четырьмя собаками. До сих пор помню, как однажды попали под проливной дождь. Русская женщина (забыла имя) попросила конвоиров отвести всех хотя бы на скотный двор, чтобы укрыться от дождя. Те ответили: «Не положено». После некоторой словесной перепалки нас всё же привели в сарай, где такие же арестантки доили коров. Одна сжалилась и дала одеяло, в которое заворачивали телят. В лагере мы с подругой Галей постирали его, высушили, покрасили свекольным соком, распустили и связали себе по паре носков, косынку и джемпер. После лагеря тот джемпер донашивала золовка Токтохан.
В тюрьме пожилая русская родила мальчика, а я своего первенца Бекмурата. У роженицы пропало молоко. Наш начальник, армянин по национальности, сказал мне: «Роза (так меня называли), корми ребёнка». Я ему ответила: «Не буду, он русский — христианин, а я мусульманка». Женщины всё же убедили: «Бог один, хотя вера другая». Назначили меня матерью-кормилицей. Правой грудью вскормила сына, левой — русского мальчика. Иногда, когда смотрю передачу «Ищу тебя», вспоминаю об этом мальчике, жив ли?! У моей тёти Апалай дочь умерла в тюрьме, дядя похоронил её под вишней. Администрация тюрьмы выделила горсть муки и масло, мы испекли поминальный чурек.
Как-то раз прошёл слух, что детей, достигших двухлетнего возраста, отправят в интернат. Матери в рёв, но кто станет слушать арестанток? Отобрали деток и увезли. Мои подруги по несчастью дали совет:
— Пиши домой, пусть забирают сына. Кому будешь слать письмо?
Я сказала:
— Попрошу свою родную мать.
А девчата своё:
— Нет, пусть свекровь воспитывает, это их кровь.
Постановили — и отправили письмо в Эдельбай. Прошло время, появился муж (ему даже ночевать не разрешили). Забрал Бекмурата домой. Представляешь: зима, идёт снег, муж с больной ногой, на руках ребёнок… Бедный, он прошёл 12 километров пешком от Грушёвской колонии до Ставропольской психиат-рической больницы.
Через какое-то время по подсказке судьи Фаяновой написала в Москву письмо с просьбой о помиловании. Через полтора месяца пос-ле этого вернулась домой.
Бекмурат вначале меня не признавал, даже убегал, а потом как-то сразу назвал чисто по-русски мамой. С тех пор для всех детей я стала мамой. Ему исполнилось бы уже 64 года, если бы не умер. Это не единственная смерть в семье, потеряла я ещё одного сына и дочь. Родила девятерых детей.
Женская доля трудная, но, поверишь ли, шестьдесят один год прожили рядом с невесткой Эмине, из них 16 лет в одном доме с десятью детьми. Мы ни разу не поругались, даже ни одного плохого слова не сказали друг другу. По очереди ездили на Байрам: я — к своим родителям, через год она — к родственникам.
Жизнь постепенно наладилась, в семью пришло благополучие. У нас на скотном дворе даже верблюды появились. Как только кто-нибудь заходил к нам в гости, свекровь Элифхан тут же приказывала готовить для угощения чай.
Трудились в колхозе, 15 лет проработала на дробилке и 25 лет в животноводстве, муж гуртоправом, я арбичкой. Заработную плату отдавали матери, даже пособие, которое выдавало государство на детей. Она складывала в маленький сундучок, мы и близко не подходили к деньгам. Всё, что нужно, покупала свекровь.
Где-то в начале 70-х деньги, как вода, утекли. В семье опять начались трудности. Муж принял колхозную отару, в которой в одночасье погибло 470 овец. Жители аула Эдельбай вновь помогли нам: 107 овец только один человек отдал в колхоз, крепко помог Хамит Бердыкеев — зарезал отборных овец из домашнего двора и сдал в кладовую мясосовхоза, а остальных безвозмездно восстановили люди. Потому и говорю, что люди у нас в ауле отзывчивые.
После Афганистана сын долго не мог трудоустроиться, на помощь пришёл Аллаберди Аджаевич Егенеев. Очень честный человек, можно сказать из своего кармана платил Сейтушу 85 рублей, а по тем временам это были хорошие деньги, и сын работал у него шофёром. Хороший, отзывчивый у нас народ. Пусть злой язык и дурной глаз обходит его стороной.
Именно такими словами закончила своё повествование мама Тотой Вахапова.
Инджихан
МУХАМЕТАЛИЕВА,
а. Эдельбай